Портал СТД РФ «Артист. Режиссёр. Театр»: «Дарья Январина: Рамки — лучшее средство для развития»

Ссылка на материал

Дарья Январина – звезда мюзиклов «Монте-Кристо» и «Анна Каренина», где она исполняет роли Валентины де Вильфор и Кити Щербацкой. В Московском театре оперетты она играет в музыкальных спектаклях «Джейн Эйр», «Доходное место», «Король Артур» и др., в Театре Наций – в знаменитых «Стилягах». Телезрители знают ее как участницу шоу «Битва хоров». Эта очаровательная девушка, внешне так похожая на своих хрупких героинь, смело ищет нового и неизведанного в актерской профессии, не устает  учиться у коллег и, главное, верит в себя и свое призвание.

– Как родители восприняли ваш выбор профессии?

– Хорошо восприняли. У меня все в семье врачи, даже дедушки и бабушки с обеих сторон. Но сразу было понятно, что я врачом не буду: придя домой, родные делились историями с работы, от которых я забиралась под стол и рыдала, потому что мне было ужасно страшно. При этом у нас все любили музыку: мама играет на домре, папа — на фортепиано. Он собирает пластинки, и, когда я приезжаю в гости, всегда включает что-то новенькое. На всех домашних праздниках звучала музыка, наверное, поэтому я и пела и танцевала даже в несознательном возрасте. Мне кажется, все одинаково отвечают на вопрос, как они решили стать артистами: «Я всегда любил читать стихи, стоя на стульчике». Так и у меня: я этого даже не помню, но есть видео, где я, совсем маленькая, пою песенки и читаю стихи. У нас в доме были двери-шторки, похожие на занавес. Я торжественно выходила из-за них и изображала умирающего лебедя. И откуда во мне это?

Первые 5 лет своей жизни я жила в деревне. Там особо заняться нечем, поэтому мама водила меня на все кружки, которые были: танцы, музыку, плавание, фигурное катание. Как-то я даже была моделью. Мне все нравилось, родители были этому рады. Помню свое первое выступление на сцене в пятилетнем возрасте — я играла на фортепиано. Мне это жутко нравилось: я чувствовала себя создателем, как будто до меня ничего не было — и вдруг появился звук. В этом была магия. Я училась в музыкальной школе по вокалу и фортепиано, но по двум направлениям сразу не успевала заниматься и выбрала вокал. Еще я писала в газету заметки, но вообще-то хотела стать балериной! Мама говорила, что это сложно, отговаривала меня, хотя, когда она все-таки отдала меня в балет, оказалось, что у меня очень хорошие данные. Но музыка была мне ближе.

– Неудивительно, что вы поступили в Музыкальный колледж эстрады и джаза в Москве. Но вот как родители отпустили вас, совсем юную, одну в столицу? 

– У нас вообще такая семья, где можно сказать: «А поехали на машине на юг!» — и все уже собрали вещи. Мы легкие на подъем, поэтому я привыкла к резким поворотам и смене событий. Я даже не думала переезжать после 9-го класса, одна-одинешенька, а собиралась окончить школу, как принято, и поступать в МГУ. В Кирове я поступила в музыкальный колледж, чтобы учиться параллельно со школой, иначе скучно. В это время папа поехал в командировку в Москву, а в эстрадно-джазовом училище как раз шли экзамены. Мама посоветовала съездить вместе с ним и ради опыта попробовать сдать их, это же очень интересно. Я случайно поступила, но вернулась с мыслью, что прошла — и молодец, все равно останусь дома. А мама сказала, что, если я хочу петь, то надо ехать. Не все были «за», но она считала, что я справлюсь. Благодарна ей, потому что она всегда в меня верила. Не было никакой трагедии, что я в 15 лет уезжаю от родителей: как будто это само собой разумеется. Проблема была в том, что общежитие не сразу дали. Приходилось снимать комнату в Подольске, ездить сначала на троллейбусе, потом на электричке, потом на метро…

– Вы учились музыке с мыслью стать певицей, или уже тогда колледж воспринимался как некий промежуточный пункт на пути к актерской профессии?

– Я поначалу не грезила актерской профессией. Хотя сейчас, когда оглядываюсь назад, мне кажется, что по-другому быть не могло. Я училась на втором курсе, и в это время моя подружка поехала в Польшу, чтобы заниматься актерским мастерством. У меня тогда была любовная трагедия, надо было выходить из этого состояния, и я поехала с ней. И мне так понравилось! Я почувствовала, что нашла свое дело, и решила, что пойду на сцену, но уже не петь, а играть. Я ходила во все театральные вузы: кто-то мне сказал, что поступать можно после второго курса колледжа со справкой. Но нельзя просто так бросить то, чем ты всю жизнь занимался. Я поступила, но оказалось, что диплом все-таки нужен. Тогда я экстерном закончила колледж (это было непросто) и снова пошла сдавать экзамены. И снова поступила: во ВГИК и в ТИ им Б.Щукина. Но судьба сложилась так, что я осталась в театральном институте им. Б.Щукина на отделении музыкального театра. Мы не отличались от драматического курса ничем, кроме того, что еще занимались вокалом сольно и в ансамбле, учили сольфеджио и играли на разных инструментах, а это немного сложнее. За время учебы нам привили очень важный навык: не только осмысленно существовать на сцене, говорить, действовать, но и правильно входить в музыкальный номер и выходить из него. Вокал рождается от перехода на новый уровень, когда уже слов не хватает, где еще выше эмоциональный накал. Оперетта выглядит легким жанром, к которому многие относятся с некоторым снисхождением. Но, я думаю, это от непонимания. За легкостью существования кроется огромный труд.

– Но ведь и в музыкальном спектакле от артиста требуется драматическое мастерство.

– Для меня в театре в первую очередь важна драматическая сторона, а уж потом думаешь, как эти эмоции, опыт, переживания уложить в музыку и четкие передвижения. Когда я первый раз вышла на репетицию «Анны Карениной», я даже не думала, что это будет сложно. Я сделала в сцене все мимо музыки, не понимая, что от меня еще зависит балет, ансамбль, перестроения. И мне предложили считать: на первую «восьмерку» я выхожу, на вторую делаю то, на третью это… То есть ты должен играть, как в драматическом театре, и помнить про «восьмерки»! В первое время все коллеги — режиссеры, партнеры — делали мне очень много замечаний. Я максимально старалась слушать всех, хотя иногда эти советы друг другу противоречили. Тогда я чувствовала себя новичком, но теперь могу смотреть на действие с различных точек зрения, ведь у нас в театре служат артисты очень разных школ, и это мне помогает. Выступать на сцене — все равно что играть в игру: ты не можешь прийти в новую компанию и влиться в их игру, не зная правил. Для того, чтобы эти правила объяснить, чтобы получилась целостная картина, чтобы мы все были об одном, очень важен режиссер. В тех мюзиклах, где я участвую, кто-то ставил только точки, по которым мы двигаемся, и ты уже внутри себя оправдываешь то, что делаешь, а кто-то наоборот: спрашивал, как тебе удобнее, что ты хочешь сделать в этой сцене.

И у режиссеров, и у актеров своя кухня при подготовке к спектаклю. Кто-то за кулисами болтает, а выходит — и у него пошла слеза. Я стараюсь учиться у старших коллег, у которых есть большой сценический опыт. Например, у Герарда Васильева, с которым мы играем в спектакле «Король Артур». Я учусь у него силе духа, причем не умом, а сердцем. Он выходит на сцену — и все внимание зрителей обращается к нему, настолько он точен и органичен. Многим артистам нашего времени этого не хватает. Сейчас много фильмов и сериалов с мелкими героями, да и все в них будто умельчается. Мы к этому так привыкаем, что настоящая сильная личность особенно бросается в глаза. Глядя на Герарда Вячеславовича, я выхожу на новый уровень, понимаю, каким нужно быть и как играть. Он очень интеллигентный, умный, потрясающий человек.

– Насколько органично вы вошли в труппу Театра оперетты?

– В мюзикл «Анна Каренина» я попала раньше, чем вошла в труппу: кастинг прошла на третьем курсе. А по окончании института еще гадала, возьмут — не возьмут, переживала, что у меня голос не академический (хотя я старалась), и опыта участия в оперетте нет. Мне безумно интересно смотреть, как можно еще раз поставить классический материал: нужно ли его осовременивать, что в нем есть такого, чего мы не замечали раньше? В театре я в основном участвую в музыкальных спектаклях: в них больше драматических сцен и меньше музыки. Например, «Доходное место» мы репетировали 9 месяцев и очень подробно разбирали свои драматические куски. Это тонкая работа. Но у нас есть разноплановые проекты, мне повезло. Для публики не ранжируют, пишут всем понятное слово мюзикл, хотя и они бывают разные. Разнятся и способы существования, и методы постановки. 

В наше время быстро меняются тренды. Людям нужно иметь более широкий выбор, чем раньше. Театр в этом плане ведет очень верную политику. Хотя кое-что остается неизменным: в музыкальном жанре есть амплуа. Голос — такое же средство выразительности, как, например, и скорость, с какой артист двигается по сцене. Если герой — живенький старичок, он не может медленно передвигаться, иначе зритель не поверит, что перед ним живчик и метеор, пусть и 60-летний. Так и голос создает образ. Да, сейчас рамки немножко раздвинулись (возможно, это и правильно). Но так уж повелось: то, что мы видим и слышим, должно соответствовать роли. 

– Именно это учитывается на кастингах в проекты?

– Должна быть точность попадания в образ. Важно, чтобы сошлись картинки: то, как режиссер себе представляет героя, и актер. Смотрят, как он выглядит на сцене, поет, жестикулирует — все должно сложиться. Режиссер решает, как он хочет видеть этот спектакль, и ищет артистов, точно совпадающих с персонажами. Они должны отражать все, что заложено в героях. Кастинг проводится, потому что даже в самой большой труппе может не быть того человека, кто наиболее близок к образу. Когда я пришла на кастинг «Анны Карениной», я выглядела иначе: была чуть крупнее и с темными волосами. Перекрасилась для другой работы, и мне понравилось, так я чувствовала себя более легко. И в роли Кити я стала ощущать себя органичнее и увереннее. Я иногда читаю комментарии о своей Джейн Эйр: «Боже мой, как Джейн может быть блондинкой?» Что ж, эти люди не могут такого представить, а другие говорят: «Интересная интерпретация». Искусство субъективно, в нем нельзя стараться соответствовать каким-то рамкам. Так же и с образом. Со стороны кажется, что я девушка-ромашка, но мои близкие знают, что это не так. Люди ведь вообще не черные и не белые — в каждом есть противоречия. Здорово, когда они есть и в роли, это интересно. Если же говорить, что мне дают роли только определенного плана, то что делать? Таков музыкальный жанр. У нас важно амплуа, как я уже сказала. 

– В иностранных мюзиклах, которые ставятся на российской сцене, рисунок уже жестко задан. Как с этим справляться?

– Мне даже больше нравится входить в чужой рисунок. Рамки — лучшее средство для развития, ведь ты должен, находясь в них, найти такую лазейку, какой еще не было, и сыграть при этом так, чтобы было удобно тебе. Говорят же, что при цензуре искусство развивалось стремительнее, потому что надо было передать свое, будучи в рамках. В чужом рисунке ты ограничен: пошел туда, сказал это, но ты должен максимально наполнить его собой. Мне это очень интересно. Когда я только пришла в Театр оперетты, меня стали вводить в спектакли, и я кайфовала. Есть проторенная тропинка, которую я хочу пройти по-своему с постоянными партнерами. В проектах мы ведь всегда меняемся партнерами и готовы к этому. Это тоже очень интересно, хотя бывают проблемы и несостыковки. Мы приспосабливаемся друг другу, находимся в постоянном поиске — закостенеть невозможно. Сегодня Левина играет один, а Стиву другой, и ты складываешь в голове этот паззл. А в труппе мы работаем в парах, здесь другой интерес: а сегодня как будет? Бывает, что одну сцену в следующий вечер играем вообще по-другому.

Поэтому в «Анне Карениной», где ставилось все с нуля, мне, на тот момент не имевшей большого опыта, было очень сложно. Из миллиона возможных жестов, взглядов, интонаций нужно было найти самые точные и притом найти самой. Мы репетировали вместе с Наташей Быстровой, с которой играем в очередь. Рисунок у нас один, но подкладываем мы под него разную основу – мы же разные люди. И, хотя мы с ней ходим по одной траектории, наше существование на сцене различается. Это был серьезный поиск, особенно для меня, ведь я совсем малышкой пришла в проект и ничего еще не понимала. До этого я играла только в курсовых спектаклях и этюдах. Огромный зал — это большая ответственность, мне было интересно с ней справиться. 

– А каково работать с либретто, упрощающим литературный текст?

– Я немножко не согласна со словом «упрощает». Как лупа концентрирует солнечные лучи и дает огонек, так и музыка концентрирует смысл и более точно, четко, правильно дает зрителю эмоцию. Либретто — это экстракт из литературного произведения. Я смотрю в глубь текста, играю не только первый план. Как нас учили в институте: говорим одно, думаем другое, делаем третье. В музыкальном театре, как и в драматическом, нельзя существовать поверхностно. Для роли Кити из произведения выбраны отдельные кусочки, но в голове надо держать всю книгу, понимать, что задумал автор, делать эти эпизоды органичными. Но интерпретация текста — проблема, существующая в театре независимо от жанра, ведь и у режиссера может быть свое ви́дение.

– Насколько различается публика на проектных мюзиклах и репертуарных спектаклях?

– Мне трудно судить. Конечно, разные люди приходят на «Анну Каренину» и на «Джейн Эйр». Но у Театра оперетты вообще очень хороший благодарный зритель, даже восторженный. Может, влияет конструкция здания. У нас ведь в помещении красота: такой потолок, такая лестница! Особенный буфет, фойе. Как будто ты в сказку попал. Поэтому и хорошо принимают, а я в таком случае больше энергии отдаю, зажим спадает. 

А в «Стилягах» в Театре Наций совсем не характерная для меня роль (Дарья играет строгую комсомолку Катю — прим. Д.С.), и наши зрители, приходя туда, удивляются: «Это ты?» Мне выпал шанс и большая удача выйти из амплуа, к которому все уже привыкли. Это помогает получить новые навыки.

– Драматические артисты часто говорят, что их мечта — выйти за рамки амплуа.

– Я мечтаю быть всегда очень точной и гибкой. Это даже не мечта — мечты эфемерны и как будто не сбываются. Я к этому стремлюсь и ставлю перед собой такую цель. Для меня не характерно думать: «Ах, если бы». Я участвовала во многих телевизионных проектах — это очень большой стресс и (логично!) большой опыт для того, чтобы не застояться в профессии, не закостенеть. Когда что-то делаешь, ты уже хорошо понимаешь, как это работает, поэтому я боюсь остановиться в развитии. Бросаю себя в разные направления, чтобы получить навык, которого не может дать мне театр. Ведь перед камерами другое существование. Мне всегда хотелось попасть на экран — для личного роста и чтобы мама в маленьком городе могла видеть меня, сидя на кухне. Думаю,  самое важное для меня — развиваться, пробовать новое.

Беседовала Дарья Семёнова